Неточные совпадения
Да, она была там, сидела на спинке чугунной садовой скамьи, под навесом
кустов. Измятая
темнотой тонкая фигурка девочки бесформенно сжалась, и было
в ней нечто отдаленно напоминавшее большую белую птицу.
Немного спустя после этого разговора над обрывом,
в глубокой
темноте, послышался шум шагов между
кустами. Трещали сучья, хлестали сильно задеваемые ветки, осыпались листы и слышались торопливые, широкие скачки — взбиравшегося на крутизну, будто раненого или испуганного зверя.
В темноте мы залезли
в бурелом, запутались
в кустах, потом опять попали
в воду.
Начинался рассвет… Из
темноты стали выступать сопки, покрытые лесом, Чертова скала и
кусты, склонившиеся над рекой. Все предвещало пасмурную погоду… Но вдруг неожиданно на востоке, позади гор, появилась багровая заря, окрасившая
в пурпур хмурое небо.
В этом золотисто-розовом сиянии отчетливо стал виден каждый
куст и каждый сучок на дереве. Я смотрел как очарованный на светлую игру лучей восходящего солнца.
Сумерки
в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. По мере того как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из
темноты кусты и стволы деревьев. Разбуженная
в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась
в норку и больше не показывалась.
Когда идешь по тайге днем, то обходишь колодник,
кусты и заросли.
В темноте же всегда, как нарочно, залезешь
в самую чащу. Откуда-то берутся сучья, которые то и дело цепляются за одежду, ползучие растения срывают головной убор, протягиваются к лицу и опутывают ноги.
Быстроглазый Хан-Магома, выбежав на один край
кустов, высмотрел
в темноте черные тени конных и пеших, приближавшихся к
кустам.
И он отошел от окна. Я еще некоторое время оставался. Поезд несколько раз, часто и гулко пыхнул паром, точно затрепыхалась чудовищная металлическая птица, тронулся опять и побежал
в темноту, отбивая по рельсам свою железную дробь. Влажный ветер стукнул нашею рамой, шевельнул голыми ветками
кустов и понесся тоже
в темноту…
Ему удалось схватиться руками за ветки
куста, торчавшего из воды. Лодка стала, вся содрогаясь и порываясь вперед. Вода бежала вдоль ее бортов слева и справа с гневным рокотом. Теперь видим стал правый берег. Снег лежал на нем, белея слабо и плоско, как бумага
в темноте. Но фельдшер знал местность. Этот берег представлял собою огромное болото, непроходимое даже летом.
Мы шли все вперед и вперед. До высоты было версты две. Ровная и широкая дорога кончилась: мы вошли
в редкий лесок, весь заросший
кустами. Трудно было идти, раздвигая терновник и карагачи, да еще
в темноте, но люди даже старательно сохраняли равнение. Показались какие-то камни, плиты, поставленные ребром. Это мусульманское кладбище. Вот настоящие магометанские монументы — камень, грубо обсеченный сверху
в виде чалмы. Здесь мы остановились.
Он исчез за бугром. Токарев быстро вскочил и огляделся. Сырая, серая стена дождя бесшумно надвигалась
в темноте и как будто начинала уже колебаться. Кругом была глухая тишь, у речки неподвижно чернели странные очертания
кустов. Молодая лозинка над головою тихо шуршала сухими листьями. Безумная радость охватила Токарева. Он подумал: «Ну, получай свое решение!» — и стал поспешно распоясываться. Он был подпоясан вдвое длинным и крепким шелковым шнурком.
— Ну, думаю, конец! Вдруг он говорит: «Дядя, не бойтесь ничего, это я». Вглядываюсь
в темноте: «Леонид! Ты?» — «Тише! Идите скорей!». Спустились под откос, он развязал мне руки. Наверху зашумел приближающийся автомобиль, загудел призывной гудок. — «Не пугайтесь, — говорит, — я сейчас выстрелю. С час посидите тут, а потом идите к себе,
в Арматлук.
В город не показывайтесь, пока мы еще здесь». Выстрелил из револьвера
в кусты и пошел наверх.
А оба все-таки пристально вглядывались
в темноту и думали: впереди еще две поляны, между ними густой осинник и орешник, а при выезде из леса, на опушке, — большие дубовые
кусты, из них тигру очень удобно прыгать на проезжающих…
Мама держала вожжи, я сидел на коленях среди телеги
в холодной траве, держал палец на курке двустволки, вглядывался а
темноту и спрашивал себя: как это мог бы тигр ухитриться прыгнуть на нас так, чтоб я успел
в него выстрелить? И казалось: подозрительно колеблются верхушки
кустов тальника около белого камня на меже.
Я лежал на копне.
В небе теплились звезды; с поля, из-за
кустов, несло широким теплом;
в лесу стоял глухой, сонный шум. Тело, неподвижное и отяжелевшее, как будто стало чужим, мысли
в голове мешались, и мешались представления. Стройная осинка, стройная Донька, обе робко и покорно смотрящие
в темноту… Милая, милая! Сколько
в ней глубокого, несознанного трагизма, и сколько трагизма
в этой несознанности!
Кругом тесно обступали
кусты и деревья, протягивая свои сучковатые ветви, казавшиеся
в темноте длинными, цепкими, мохнатыми руками.
Они осторожно подались
в темноту. Но
в саду стояла глухая июльская тишина, и ничего не было слышно. Из
темноты высовывались лапчатые ветви липового
куста, от лунного света они казались серыми.
Ночь явилась
в виде красных, зеленых и желтых фонариков. Пока их не было, не было и ночи, а теперь всюду легла она, заползла
в кусты, прохладною
темнотою, как водой, залила весь сад, и дом, и самое небо. Стало так прекрасно, как
в самой лучшей сказке с раскрашенными картинками.
В одном месте дом совсем пропал, осталось только четырехугольное окно, сделанное из красного света. А труба на доме видна, и на ней блестит какая-то искорка, смотрит вниз и думает о своих делах. Какие дела бывают у трубы? Разные.